Опасные связи [Роковое наследство] - Кейси Майклз

Гарту принесли ланч в его комнату, а потом он проспал почти до самого обеда. Прибыл с багажом его лакей, и он поспешил принять ванну, прежде чем переодеться.

Прежде чем заснуть, Гарт вспомнил их встречу с Люсьеном и еще раз удивился разительной перемене, происшедшей с его другом. Исчезли не только похоронные одежды. Лицо Люсьена утратило неподвижность, оно вновь стало молодым и красивым — таким, каким было когда-то раньше.

Не может ли загадочная Кэт Харвей быть причиной этой метаморфозы? Гарт терялся в догадках. Какое отношение она вообще имеет к Тремэйн-Корту? Ее облик уж слишком не вязался с занимаемым ею местом. Одета она была просто, без единого украшения, и все же Люсьен определенно относился к ней не так, как если бы она просто была платной компаньонкой Эдмунда Тремэйна — вот уж более чем странное занятие для молодой независимой женщины — даже здесь, в Суссексе.

К тому же Кэт Харвей была очень привлекательна: высокая, гибкая, с прекрасным, одухотворенным лицом. По представлениям Гарта, подобные женщины не подходили на роль компаньонки, поддерживающей силы больного старика, — в противном случае им определенно не пристало целоваться с сыном хозяина дома.

Он пожал плечами. Да, сыновья хозяев часто целуют служанок — и часто позволяют себе намного большее, однако Гарт инстинктивно понимал, что Люсьена и мисс Харвей связывают отношения совершенно иного рода. Скорее, поведение Люсьена давало понять, что он имеет на нее серьезные виды, что они едва ли не помолвлены.

И это было весьма жаль. Гарт, никогда не упускавший такой возможности, был не прочь поразвлечься флиртом и пока находится в Тремэйн-Корте. Он знал, что Эдмунд Тремэйн тяжело болен. Согласно сведениям, полученным от Хоукинса — хотя и с превеликим трудом, — с матерью Люсьена сравнительно недавно произошел несчастный случай, сведший ее в могилу. Вряд ли при таких обстоятельствах приютивший его дом можно было считать веселым местом.

— Прошу прощения, но почему никто не предупредил меня, что к обеду у нас будет гость? Простите, сэр, не соблаговолите ли вы назвать мне ваше имя?

Гарт обернулся в сторону, откуда доносился этот звонкий, мелодичный голосок, и увидел столь нежное, прелестное создание, столь совершенное личико и формы, что ему пришлось проморгаться — причем дважды, — чтобы поверить своим глазам, говорившим о такой удаче.

Молодая женщина, стоявшая в дверях, являла собой восхитительную копию Венеры в миниатюре: от пышного ореола золотистых кудрей до кончиков вечерних атласных туфелек. Ее кожа, так и манившая прикоснуться, была восхитительного оттенка слоновой кости. Легкий румянец рдел на ее щеках, а яркие алые сочные губы были неотразимо соблазнительными.

А ее глаза! Разве бывают глаза такого цвета? Неужели природа способна была создать такой глубокий синий цвет?

Гарт на какое-то время остолбенел, но быстро оправился. Его лицо расцвело широкой улыбкой, он поспешил через всю комнату, чтобы изящно поклониться и припасть губами к прохладной благоухающей ручке.

— Мое имя, о великолепное создание, Гарт Стаффорд, и я уверен, что стал самым счастливым мужчиной на свете, оказавшись в одной комнате с вами. И если мне суждено погибнуть в эту самую минуту, я бы принял свою судьбу с радостью, страдая лишь оттого, что не сподобился узнать вашего имени, которое хотел бы прошептать при последнем дыхании.

Он задержал ее ручку в своей, и она не сделала попытки освободиться, позволяя ему растянуть это восхитительное мгновение.

— Ах, мистер Стаффорд, я ни за что на свете не желала бы стать причиной такого ужасного несчастья — я не хотела бы, чтобы из-за меня вообще кто-нибудь страдал. Обещайте мне, что не умрете, если я назову свое имя.

Гарт подхватил ее под ручку, увлекая к ближайшей козетке:

— Даю вам слово, о прекрасная леди.

Она хихикнула, усаживаясь на козетку, позаботившись, чтобы подол низко вырезанного платья раскинулся вокруг нее волнами легкого шелка сине-зеленого оттенка: ни дать ни взять богиня, выходящая из пены морской. Боже правый! Ошеломленному Гарту она показалась такой прелестной, что он уже готов был возомнить себя поэтом.

— В таком случае, мистер Стаффорд, я буду просто счастлива назвать вам свое имя, хотя не могу представить, почему вам до сих пор его не сообщили. Меня зовут Мелани Тремэйн, сэр, и я — ваша хозяйка.

Гарт остолбенел с приклееной к лицу глупой улыбкой, чувствуя, как у него замерло сердце.

— Ах, Гарт, вот ты где. Пожалуйста, прости меня за опоздание. Хоукинс такой ужасный зануда, он заставил меня опять сменить галстук. Ты уже познакомился с моей мачехой?

Гарт тупо переводил взгляд с Мелани на Люсьена и обратно, слегка удивляясь, как это его до сих пор не хватил удар. Мелани? Обожаемая невеста Люсьена, о которой он часами напролет вспоминал на Полуострове? Мелани — мачеха Люсьена?! Как? Когда? Ничего удивительного, что он стал так холоден и груб. Он делал это, чтобы не выдать своих страданий. Ведь он наверняка был уничтожен! Потерять такую, как Мелани — этого ангела во плоти, — да от такого свихнется и втрое более сильный мужчина! Потерять ее, да к тому же из-за своего отца? Поразительно!

Гарт вдруг почувствовал страшную жажду. Ему совершенно необходимо выпить бокал вина. А еще лучше много бокалов вина. А еще того лучше — много бутылок вина.

— Мы уже познакомились, да, — услышал он как бы со стороны свой голос. — Я… я не думал…

— Я уверен, что ты не думал, друг мой. — Люсьен подошел к столу с напитками, открыл хрустальный графин и налил два бокала портвейна, протянув один Гарту. — Когда моя мать погибла, почти сразу же после моего отъезда на Полуостров, Мелани и мой отец смогли найти утешение друг в друге. Я полагаю, что это довольно естественно. Там, наверху, в детской, их сын Нодди, и он просто прелестный мальчик. — Он обратился к Мелани и сказал совершенно иным тоном: — А ты, Мелани, не желаешь ли немного шерри?

— О да, Люсьен. Я люблю его больше всего. Как ты заботлив.

Гарт так и не двинулся с места, он не сводил глаз со своего старого друга, который до этого момента вел себя совершенно естественно, — вот разве что приторно-елейный тон, которым он говорил с Мелани:

— Да, конечно, дорогая. Ты же знаешь, что я живу с единственной целью радовать тебя.

Дорогая. Гарт моментально уцепился за это слово и, прежде чем Люсьен отвернулся, успел заметить, что щека у него слегка подергивается.

Гарт внезапно почувствовал себя на сцене, причем разыгрываемая пьеса была ему абсолютно непонятна.

И вследствие своего неведения произнес самую неудачную реплику:

— Мисс Харвей не присоединится к нам, Люсьен? Я не успел обменяться с ней и парой слов в фойе, где ты сначала был занят тем, что целовался с ней, а потом потащил меня наверх, в мою комнату.